В общем, утром воскресенья 15 июня усыпили нашу собаку.
Всё это было очень быстро, он болел-то всего лишь с четверга, и я вообще не сомневался, что он выкарабкается.
Вечером воскресенья ананасы уехали на великах в Австрию, и теперь я тут один. Ну, с котом.
Мне, наверное, легче, чем им, потому что в клинику я не ездил. Ночью ещё вставал поить собаку, утром спал, а потом мне позвонили обсудить решение, и, в общем, да, я его принял. Ночью собака ещё была, а потом просто не вернулась из клиники. Она теперь на волшебной ферме, где бла-бла-бла.
(У меня очень хорошая тактильная память. Я не знаю, смогу ли я забыть это ощущение, когда ты гладишь собаку, а она холоднее тебя.)

(Мы могли подождать улучшения ещё день или два, но на это было очень-очень-очень мало шансов. В лучшем случае мы бы могли получить несчастное животное, которое живо, но не может самостоятельно есть и передвигаться. Но вероятнее всего он бы всё равно умер, просто двумя днями позже, у меня на руках и волнуясь из-за отсутствия мамы с сестрой.)

У нас были свои сложности, но всё-таки я его любил.

Он был старенький, почти шестнадцать лет. У него был очень хороший конец, он болел всего несколько дней, и все, кого он любит, были с ним до конца.
(Сёстр сказал: ему просто введут мощное снотворное, а потом ещё мощнее. И тут я не выдержал.)
Все мы очень хорошо знали, что это скоро случится, и большое чудо, что этого не случилось раньше на пару лет.
Всё правильно и хорошо, и он в порядке.
Всё это я знаю.
Но сегодня я пришёл с работы, поприветствовал кота, поприветствовал по привычке собаку – и разрыдался.