Мы 22е. Очень даже очень для несуществующего фандома.
Есть чем гордиться:
Лично своими результатами доволен: написал четыре текста из планировавшихся шести. Один годный, один я люблю, один все хвалят и один - в числе лучших моих текстов ever. А ещё я музыку на челлендж делал. Музыка, имхо, удалась, а качество исполнения, конечно, ёбаный стыд (именно исполнения. то, что качество записи скверное, я считаю нормой и не понимаю людей, у которых к этому претензии. не на студию же я ехать должен был?).
Поста будет всего два. Этот - с драбблами, и ещё один - с мини.
Название: Билл Смоук и одна нравственная дилемма
Размер: драббл, 760 слов
Персонажи: Билл Смоук, Ллойд Хукс, Альберто Гримальди,
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: У этого человека была предельно простая миленькая маленькая жизнь, пока от него не захотели диаметрально противоположных вещей.
на самом деле, это просто пристрелка к персонажу. не думал, что и правда в выкладку пойдёт.Жизнь всегда была для Билла Смоука предельно простым явлением. Надо только уловить поток сил, и дальше он несёт тебя сам: мимо этических суждений, сквозь мораль и закон, прямиком к этому крошечному, наркотически опьяняющему чувству: «Смотри, что я сделал».
Никаких моральных терзаний он не испытывал, призраки убитых не являлись ему в кровавых кошмарах, а Сатана не грозил из огненной ямы — но не потому, что у Билла не было уж совсем никаких моральных ориентиров: наоборот, именно они и служили защитой. Всё это просто: он — наёмный работник, он — средство, он — оружие. И если бы одно оружие вдруг отказало, владелец просто использовал бы другое. А старое отправил на покой — конечно, вечный.
Всё было в порядке и тогда, когда Альберто Гримальди, его официальный шеф, попросил «присмотреть» за амбициозным сверх меры «энергетическим гуру» Ллойдом Хуксом: всё было в порядке в том числе и при условии совершенно очевидного итога такого «присмотра». Вот только Гримальди был не единственным, кто платил Биллу деньги за решение своих маленьких проблем.
Момент истины настал тогда, когда Ллойд Хукс в своей обычной небрежной манере произнёс:
— Меня беспокоит наш старый друг, Альберто Гримальди.
Билл внимательно склонил голову, ощущая, как déjà vu оседает на органах восприятия липкой паутиной. Как натягиваются над его головой пружины примитивных механизмов.
— Если я не ошибаюсь, — с необязательной оговоркой продолжил Хукс (ошибался он не чаще самого Смоука), — вскоре его ждут дела на Тримайл-Айленд. И, кстати, не его одного: один известный нам доктор с сомнительными контактами летит с ним. Было бы удобно убить двух зайцев одним махом, не думаешь?
Билл Смоук склонил голову чуть ниже, обозначив кивок.
Мышеловка захлопнулась.
Билл Смоук стоит перед зеркалом и ничего особенного в нём не наблюдает. Стекло; он даже слишком расфокусирован, чтобы видеть в нём собственное лицо. И пока он стоит и смотрит в стекло, вся его понятная, размеренная и классная жизнь летит наперекосяк.
Рассуждая с исключительно формальной и материалистической точки зрения, он находится в исключительно выгодной позиции: он может выполнить любой из этих противоречащих друг другу приказов, на собственное усмотрение, с гарантированной наградой. Людям его профессии вообще нечасто предлагают такую широкую альтернативу — но именно это и выбивает из колеи.
В момент, когда колоссальные силы сталкиваются, чтобы стереть человека с лица земли, Билл Смоук абсолютно счастлив ролью средства, которым эти силы пользуются, но никак не одной из этих сил. Он не нанимался мойрой ни к одному, ни к другому.
— Разбирайтесь сами, мистер Гримальди, мистер Хукс, — говорит Билл. Он отходит от пустого стекла, садится к столу и делит лист бумаги на два столбца: неинтригующие А.Г. и Л.Х.
Начать стоит с того, на чём другие бы и остановились: Ллойд Хукс предложил больше денег. Вот только Билл работает не ради денег, о чём знают, кажется, даже те, кому и вовсе ничего о нём знать не следует; так что небрежно нарисованное обозначение доллара в колонке «Л.Х.» для него просто один аргумент среди многих. Вот следующий будет чуть важнее: на Гримальди он работает дольше. Циферблат в колонке «А.Г.», и на этом в принципе заканчиваются все достойные причины не убивать человека; любого человека.
Билл Смоук роется в памяти в поисках того самого поступка или жеста, который решит судьбу обоих. Он откидывается на спинку стула, пытаясь представить себе, как Альберто Гримальди кормит сироток под Рождество — или как Ллойд Хукс очищает морских черепах от нефтяной плёнки. Но пока воображаемые боссы строят приюты для бездомных котяток и защищают права мигрантов, реальные Хукс и Гримальди приказывают своему киллеру устранять женщин и старушек, перегрызая глотки всем, кто встанет на пути между ними и властью. И, заглянув себе в душу, Смоук точно знает одно: именно того, кто кормил бы сироток и подбирал котяток, он застрелил бы, не колеблясь. Не потому, что он так уж не любит десять заповедей: просто потому, что власть не идёт об руку со слабостью. Он служит силе, не добру.
Он может часами взвешивать все «за» и «против». Он может бросить жребий.
Билл тянет руку в карман, достаёт монету и подбрасывает в воздух. Аверс — жить будет Ллойд Хукс, реверс — Альберто Гримальди.
И за ту вечность, что вращается в воздухе неодушевлённый оракул, Билл Смоук вдруг принимает решение. Оно даётся теперь удивительно просто: тем ощущением, от которого передёргивает спинные мышцы. С мистического шестого органа чувств, которым Билл воспринимает течения сил, словно слетает сонливость, когда он пытается облечь в слова то, что ощущает: только Ллойд Хукс и должен получить этот шанс и эту вожделенную должность, потому что только Ллойд Хукс и будет жить после этого в ощущении опасности. Счастливый и бдительный, настороженный и агрессивный. Каким и должен быть.
Когда юбилейный четвертак наконец прекращает почти бесконечное дребезжание на столе, в комнате уже нет никого, чтобы увидеть барабанщика на реверсе.
Название: Пубертат
Бета: Китахара
Размер: драббл, 620 слов
Пейринг/Персонажи: Билл Смоук/Фэй Ли
Категория: гет
Жанр: character study
Рейтинг: G
читать дальшеКогда сближаешься с человеком, узнаёшь о нём мелочи, которых спокойно мог бы и не знать. Но не знать их уже не можешь.
Фэй Ли, например, чувствует себя навеки обременённой знанием о том, что Билл Смоук ест лёд из морозильника, подзывает кошек по-французски и обязательно читает на ночь хоть страницу книги – что самое печальное, любой. От стимуляторов, которыми он закидывается перед «тонкой работой», у него потом такие же побочные эффекты, как у подростка после первой вечеринки с алкоголем. А ещё он почти не пьёт, не курит, не так уж сильно интересуется сексом, и вообще непонятно, зачем они друг другу нужны.
По всей видимости, у него был очень трудовой день. Или, что вероятнее, ночь. Приехал в гости в пять утра с тем самым пустым похмельным взглядом – можно было бы принять за совесть, но это просто реакция организма на чудо-таблетки. К пятой чашке кофе глаза Билла снова становятся осмысленными. С интересом этолога он наблюдает, как Фэй ест яблоко, целиком, вместе с сердцевиной.
– Цианид, – говорит Билл, и это первые его слова за сегодня.
– Что?.. – Фэй глотает последний кусочек.
– В яблочных семечках цианид. – Выражение лица Фэй становится странным, и он усмехается: – По естественным причинам, а не потому, что я тебя отравил.
Фэй скептически поднимает бровь:
– Теперь я умру?
– Не от этого, столько яблок ты не съешь. Но сейчас происходят вещи, от которых тебе следует держаться подальше.
Фэй дёргает плечом.
– Я вообще не лезу в ваши кровавые убийства. Стреляйте себе сиксмитов сколько угодно.
Билл наставительно поднимает палец:
– А вот этого ты не знаешь.
– Конечно, не знаю, – соглашается она. – Крупные секреты тем и отличаются, что их хоть и знают все, но показывать этого нельзя.
Началось это всё вообще из-за того, что день был дождливым – каким бы жалким оправданием это ни казалось. Фэй зачем-то поверила прогнозу погоды, оставила машину дома и рассчитывала по Суоннекке пройтись пешком, наслаждаясь индустриальным спокойствием, а дальше почитать книжку в автобусе.
– Чёрт, – сказала она, и снова вернулась под козырёк у входа. – Дьявол.
Грубее она не выражалась: это увеличивает мировую скорбь.
– Пойдём, я подвезу, – сказал Билл Смоук так непринуждённо, словно она к нему и обращалась. Фэй вздохнула и не стала отказываться.
Адреса он не спросил. Конечно, ничего особенного не было в том, что он читал её личное дело, но всё-таки странно, что помнил его наизусть.
– Пригласишь на чай? – спросил Смоук, когда «шевроле» затормозил у входа.
Фэй покачала головой. Сунула руку в карман пальто и тихо чертыхнулась.
– Я же точно помню, что брала ключ.
– Вот видишь, тебе всё равно нужна моя помощь.
– Не уверена. Не очень люблю, когда мне ломают дверь.
Билл хмыкнул:
– Обижаете, мисс. Всё это делается тихо. Практически шёпотом.
«Шёпотом» он открыл все три замка, заставив Фэй чувствовать себя обманутой производителями самых надёжных дверей. И спросил:
– А как теперь насчёт чая?
Фэй вздохнула. И не стала отказывать.
Ключ он вернул ей на следующий день.
Если задуматься, во всём этом даже не было никакого смысла. Ведь взрослые же люди.
– Я выгораживаю тебя перед Гримальди, а ты водишься чёрт знает с кем. Ты думаешь, ты вообще была бы жива, если бы эту работу поручили не мне?
Фэй безмятежна:
– Так и выполняй свою работу. Тебя что-то останавливает?
Билл Смоук качает головой.
– Не ввязывайся в погоню за этим отчётом. Я не смогу тебя защитить. Я не буду даже пытаться.
– Тебе не понадобится. – Теперь чувствуется, что за безмятежностью Фэй дрожит напряжение. – Я всё сделаю безупречно. У меня есть свои люди.
«У меня есть даже твои люди».
Билл смотрит на неё с усталостью.
– Сиди и занимайся своей работой. На моём поле тебе меня не переиграть.
Билл Смоук вроде бы даже смиряется с мыслью, что симпатичная ему женщина перейдёт дорогу не там, не тем людям и не в то время. И всё равно это происходит немного неожиданно.
Могла бы и не попадаться в ловушку, предназначенную другому человеку.
Ведь взрослые же люди.
И со спецквеста.
Название: Работа над ошибками
Размер: драббл, 906 слов
Персонажи: все основные плюс какой-то Дэвид
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: всё идёт не так.
Задание: Персонажи (один или несколько) теряют одно из пяти чувств (зрение, слух, вкус, обоняние или осязание). Способ потери на выбор: от простой повязки на глаза до выколотых глаз.
читать дальшеПостепенно из каюты исчезает запах затхлости, и это радует Адама, пока он думает, что наконец научился его не замечать. Потом еда теряет и аромат, и вонь. А когда мир покидает солёная свежесть моря, Адам Юинг наконец понимает, что потерял обоняние.
– Это не страшно, – говорил успокаивающе доктор Гуз. – Этого, дорогой Адам, вам совершенно не стоит бояться. Сосредоточьтесь только на том, чтобы изничтожить нашего червя, поедающего, хе-хе, извилинки в вашей голове…
Адам меланхолично кивает, от этого кивка комната дрожит и кружится ещё несколько секунд. Но он-то знает, что теперь уж смертельно, неизлечимо болен, окончательно обречён. Он-то знает, что теперь он потерял чувство.
Вечером пытается думать о Тильде и о Джексоне, но мысль снова и снова соскальзывает на тревожащий симптом. И когда Адам молится перед сном, он вдруг просит, неожиданно для себя самого, дать ему шанс. Если только чудо позволит ему не умереть, он сделает иначе.
Что именно – он не знает.
«Дорогой Сиксмит», пишет Фробишер, «любой на моём месте думал бы о Бетховене, но поэтому-то я и гоню от себя призрак косматого немца. В конце концов, то, что я стал так же глух, увы, всё ещё не означает, что я напишу свою Девятую симфонию»…
Сохранять чувство юмора в этих письмах немного труднее, чем кажется. Сочинять музыку, когда ты не слышишь шмыгания собственного носа, – немного труднее, чем кажется. Фробишеру хочется бить кулаками о стену, но останавливает то, что он не услышит звука.
«Знаешь, Сиксмит, я почти поверил в бога – почему бы ему и не существовать? Просто он глухой, слепой, несчастный паралитик. Однако же, я не собираюсь падать духом, и…»
Тогда слова отказывают ему окончательно. Он яростно сминает начатое письмо и не слышит шелеста бумаги. Он шепчет проклятия, зная точно, что глухой и мёртвый бог не услышал бы его, даже если бы до потери голоса кричал в небеса.
А может быть, он даже и вправду кричит.
Луиза Рей касается старых писем, написанных мёртвым человеком мёртвому человеку. Потом теребит край блузки. Проводит рукой по краю стакана, опускает палец в воду. Вынимает, задумчиво рассматривает, вытирает руку о скатерть, касается пальцами щеки, поправляет волосы.
На ощупь всё это ощущается одинаково: никак.
Джерри Нуссбаум как-то говорил Луизе, что так начинается рак мозга. С другой стороны, Джерри Нуссбаум как-то говорил Луизе, что Элвис умер во время службы в армии, и с тех пор все видят только его брата-близнеца.
Луиза чувствует жуткую растерянность. Наверное, она просто слишком много работала в последнее время. Слишком мало спала. Это скоро пройдёт. Просто потому, что всё проходит хоть когда-нибудь.
Забавно. Она почему-то не находит другого слова.
– Это… забавно, да. Я бы хотела, чтобы кто-нибудь мог мне помочь.
Вот уж что способно довести до белого каления – это собственное тело, когда отказывается работать как надо. И ведь всё, небось, из-за этого дурацкого приступа. Тимоти Кавендиш и подумать не мог, что жизнь в этом ужасном месте может стать ещё хуже – а вот поди ж ты. Сперва, конечно, он решил, что готовить тут стали и вовсе безвкусную бурду. Но когда и виски, что они тайком распивали с Эрни, оказался на вкус водой, пришлось признать: тело Кавендиша решило паковать вещи и сбежать тайком куда раньше, чем на это был готов решиться его дух.
И ведь, казалось бы, когда тебе столько лет, что все готовы упечь в дом престарелых, с потерей вкуса можно было бы и смириться. Но для Кавендиша это стало, пожалуй, последней каплей. Если тебе уже и еда не в радость – жди в гости старуху с косой, всё равно от жизни мало проку. Но – боже помоги! – уж если и помирать, то не здесь. Уж Эрни-то, небось, давно что-нибудь на этот счёт придумал.
Выше подвальчика Папы Сонга Сонми никогда не поднималась. Мир был всем, что она могла себе представить, но представлять она могла только то, что уже видела и так. Отрывок из диснея, обрывки разговоров и книга Юны: мир, каким Сонми его воображала, был небольшим и неоново-ярким.
– Будь готова к тому, что ты увидишь, – сказал Хэ-Чжу. – Мы поднимаемся наверх.
Сонми молча кивнула, раскрыв глаза так широко, как только позволял аккуратный, одинаковый для всех моделей, разрез.
И когда двери открылись в ночь – это должна была быть ночь, ночное время стояло на часах, – сверкнуло что-то невообразимо яркое.
– Закрой глаза! – крикнул Хэ-Чжу. Но она уже не успела.
Мир навсегда остался для неё небольшим и неоново-ярким.
– Расскажи мне, что я вижу, – говорила потом Сонми. Он говорил. В памяти блуждали неоновые всполохи. И Сонми всё пыталась прогнать назойливую мысль, что всё должно быть не так. Что почему-то всё должно быть совсем не так.
На земле провидцев Захри хорошо. Зелени у них хватает, воздух сладкий, еда вкусная, трава свежая, да и красиво – кому бы рассказать!
Ему нравится там гулять, но он что-то не возьмёт в толк, откуда у него эта привычка, гулять так долго. Птички рассказывают что-то дурным своим птичьим языком, но их и без понимания послушать приятно. Недалеко есть речушка, где приятно искупаться в жаркий денёк. Племена здесь другие не живут, да их, наверное, и вовсе нету нигде. А может, их и вовсе не было, кто ж знает? Провидцы не говорят, Захри не спрашивает.
Сверчки по ночам стрекочут. Горят костры. Провидцы, бывает, становятся грустнее по ночам – всё смотрят на далёкие звёзды.
Захри, наверное, тут счастливее всех: он так долго болел, покинув свой остров, что даже и не помнит о нём теперь ничего. Терять и не страшно, если не помнишь, что потерял.
Дэвид устало трёт виски, когда под вечер начинает болеть голова. Словно сквозь неё тянутся нити, непоправимое – к непоправимому. Словно кто-то зовёт его, просит, требует – исправить, направить, помочь, подтолкнуть совсем немного, а дальше уж как-нибудь…
Тогда Дэвид открывает ноутбук.
Он пишет.